– Нет, Кассандра! – Лицо Виктора выражало беспокойство, граничившее со страхом, но было уже слишком поздно: для Хоуп и Чейза теперь не составляло труда угадать ту женщину, с которой Кассандра когда-то подружилась и была очень близка и которую теперь отказывалась принимать.
– Джейн, – пробормотал Чейз. – Значит, матерью младенца была Джейн…
– Да, Джейн. – Кассандра продолжала в упор смотреть на Виктора. – Чейз и Хоуп должны знать все, они заслуживают этого.
Решимость Кассандры была столь яростной, что могла бы внушить страх. Кассандра превратилась в одержимую жаждой правды Шахерезаду, но история, которую она собиралась рассказать, не таила в себе очарования сказки.
– Все дело в том, что сын Виктора и Джейн был обречен на смерть, потому что его заморили голодом, когда он был еще в материнской утробе.
– Заморили голодом? – недоверчиво переспросила Хоуп. – Но женщины не убивают своих младенцев…
– Она это сделала. – Голос Кассандры дрожал от ярости. – Виктор вернулся в долину под Рождество и пошел просить прощения у Джейн – он пошел просить ее выйти за него замуж. Но Джейн не впустила его в дом, не позволила ему увидеть ничего, кроме своего смертельно бледного исхудавшего лица. Она скрыла свою беременность, но забыла скрыть более ужасную правду – что заморила голодом и себя, и своего ребенка.
– Мы этого не знаем, Кассандра. Возможно, Джейн не понимала, что беременна. Возможно, она не понимала причины своей утренней тошноты и других недомоганий…
– Не понимала, что это? Не хотите ли вы сказать, что она считала это тоской по любви?
Кассандра внезапно умолкла: ее охватили неожиданные сомнения. Имела ли она право судить и презирать других? Ведь она тоже бежала от человека, которого любила, испугавшись своей беременности, и после того, как потеряла ребенка и мужа, чуть не умерла от тоски. Как смела она осуждать Джейн и отказывать ей в прощении? И почему она была так убеждена, что Джейн по своей воле причинила вред еще не рожденному сыну?
Что-то пряталось в тени ее памяти – что-то сказанное ей Виктором в октябре… Но оно было столь страшным, что память не поддавалась ее усилиям. Однако чувства, которые она испытала тогда, остались.
Виктор тоже молчал, испуганный тем, что Кассандра могла вспомнить и оставшуюся часть его исповеди – часть, таившую в себе преступление, могущее попасть под пристальное внимание настоящего прокурора.
– Ну, – сказал наконец Виктор примиряющим тоном, обращаясь к Чейзу и Хоуп, – теперь вы все знаете и сами должны определить свое отношение к Джейн. Я надеюсь…
– Когда он родился? – перебила Хоуп.
– Что?
– Виктор, когда родился ваш ребенок?
Виктор нахмурился:
– Это было тридцать четыре года назад.
– В сочельник? – Ужас сковал ее сердце, однако, переборов себя, она продолжала настаивать мягко, но решительно: – Ваш сын родился в сочельник?
– Да.
– И его нашли в мусорном баке на задворках, позади старой булочной в Резерфорде?
– Да, все верно, – прошептала Кэсс, вспомнив наконец страшную правду, которую рассказал ей Виктор. Джейн в тот вечер позвонила в имение через несколько часов после того, как поговорила с Виктором.
«Ваш сын обращается с женщинами как с мусором, – сказала она гран-перу. – Так пусть же теперь ваш внук узнает, каково терпеть такое обращение».
И Джейн действительно бросила своего новорожденного младенца, своего и так обреченного на смерть сына, вместе с мусором на задворках. Одетого только в ее засохшую кровь, она оставила его замерзать в тот страшный сочельник. Разве это не было преднамеренным действием, Виктор? Разве это не было убийством? Как вы можете защищать ее?
Потому что я люблю ту, которую девушкой знал когда-то. Я все еще люблю ее.
– Она сказала нам, где его найти; он был еще жив.
– Жив? – переспросила Хоуп. – Виктор, когда он умер?
– Третьего января. – Виктор смотрел на стоящего напротив него прокурора – Хоуп Тесье – и уже не чувствовал, как несколько минут назад, полного покоя и умиротворения.
– Джейн была так молода, Хоуп, она сама не понимала, что творит. И она совсем не такая уж плохая.
– Пожалуйста, Виктор. – Хоуп почти теряла сознание. – Это очень важно. Вы дали своему сыну имя?
– Лукас, – шепотом ответил Виктор. – Я дал ему имя Лукас.
– Значит, в больнице он был записан как Лукас Тесье?
– Нет, – вмешалась Кассандра, – Виктор и гран-пер пытались защитить Джейн даже тогда. Они сказали полиции, что просто услышали детский плач из мусорного бака. Ни полиция, ни врачи в этом не усомнились – они знали доброту Жан-Люка Тесье и понимали, что он не мог не проявить сострадания к погибающему младенцу.
– И вы положили его в Медицинский центр Куртленда? – дрожащим голосом продолжала допытываться Хоуп.
– Да.
– А Сибил знала об этом?
– Сибил? Ну конечно, ведь ее отец – хозяин этой клиники.
– И она знала, что это ребенок ваш и Джейн?
– Да, она знала. Мы с Сибил были друзьями много лет.
– Сибил, конечно, не одобряла вашего увлечения Джейн – ведь в этой девушке текла кровь индейцев племени лакота, и ей было совсем ни к чему появление на свет малыша, в котором была смешана ваша кровь и которого спасли вы и Жан-Люк…
– Сибил не одобряла мои отношения с Джейн, но не Лукаса. Я не понимаю, к чему ты клонишь, Хоуп.
– Я просто должна быть уверена, полностью уверена.
– Прежде чем предъявишь обвинения?
– Нет, Виктор. Никаких обвинений предъявлено не будет.
Она не могла, потому что…
– За давностью этого события нельзя никого преследовать по закону, тем более что убийства по счастливой случайности не произошло.