– Неужели все действительно так ужасно?
– Да. Эта Мэлори проиграла дело. Мэлори, которая, черт бы ее побрал, до сих пор не удосужилась позвонить. Других это, похоже, трогает больше – мне позвонили многие, в том числе Николас Вулф.
У Хоуп закружилась голова, когда до ее сознания дошло, что звонил Ник. А почему бы и нет? Если они не могли танцевать вместе, это вовсе не значило, что Ник не должен сказать несколько слов утешения другу в такой скверной ситуации, в которой все они оказались.
– Не знаю, как я переживу сегодняшний перекрестный допрос. – Мерил поежилась. – Не потому, что ты не сможешь его вести, а потому, что тебе, возможно, захочется позвонить брату или Кассандре.
– Кэсс и Чейзу надо поговорить друг с другом, а не беседовать со мной, – ответила Хоуп хладнокровно. – Кроме того, Мерил, ты не сможешь вести перекрестный допрос Джона Мадрида.
– Его сын – насильник.
– Но Джон-то не насильник. Он хороший человек и в течение долгих лет был твоим другом. Со мной все в порядке, Мерил, не волнуйся.
И будь уверена, я все сделаю как надо.
Ребенок.
Это короткое и емкое слово вонзилось в сознание Чейза как нож; сердце его мучительно сжалось.
Теперь, когда слушание закончилось, небо над Лос-Анджелесом стало солнечным и ярким, будто некто свыше одобрял все, что произошло сегодня днем. Пальмы покачивались на ароматном ноябрьском ветерке, бегуны бежали трусцой, и белоснежные лебеди скользили по ярко-синей воде пруда, а певчие птицы щебетали в ветвях эвкалиптов у них над головой.
Только когда Чейз и Кассандра добрались до отеля «Бель-Эйр» и вошли в тишину своего уютного жилища, они поняли, что остались одни в полном цветов бунгало с двумя спальнями.
И что теперь?
В ответ на его молчаливый вопрос Кассандра попыталась стянуть с пальца тонкий обруч кольца из белого золота, украшенный розочками, – символ вечной любви.
– Оставь, – сказал Чейз, нарушая повисшее между ними молчание. – Я хочу, чтобы оно было у тебя на руке, Кассандра, когда ты станешь рассказывать мне правду о моем ребенке. Правду, Кассандра. Я хочу знать ее.
И Кассандра заговорила, обращаясь к шрамам на своем пальце, все еще не зажившем и не дававшем ей снять кольцо.
– Она…
Она.
Одно это слово вызвало такую боль в сердце Чейза, что ему показалось, будто нож был теперь в нем и его протолкнули глубже и повернули.
Значит, у него была дочь.
Голос Чейза дрогнул при мысли об этом крошечном существе.
– Она в Сиэтле, да?
Кассандра кивнула.
– Это она была тем, другим? Это она заставила тебя уехать от меня?
Когда ее покрытая шрамами и золотистым пушком голова кивнула снова, Чейз спросил нежно и тихо:
– Почему, Кэсси? Скажи: почему?
– Не знаю, – ответила Кассандра едва слышно. – Я не знаю.
Она затрепетала, зарываясь глубже в плюшевые подушки дивана, покрытого мягкими легкими тканями с изображениями тропических плодов и животных. Они так напоминали оперение, которое она когда-то любила носить, ее ведьмино обличье, боевой наряд израненной души, столь сложной, глубокой и одновременно смущенной, встревоженной, трепещущей.
– Мне казалось совершенно очевидным, что я должна уехать и что у меня нет выбора.
Волшебная сказка кончилась. Радугам предстояло истаять и умереть. Для Золушки наступила полночь, а вместе с ней и обещанная расплата. С минуту Кассандра сидела, хмурясь, смущенная и ошарашенная.
– Мне казалось, что все ясно.
– Из-за меня? – Из голоса Чейза Тесье исчезла мягкость. – Потому что однажды я сказал тебе, что не хочу детей?
Ты говорил это вовсе не однажды.
– Но ты ведь и не хотел их, верно?
Не хотел. До тех пор, пока не полюбил тебя.
– Так же, как и ты, – ответил Чейз спокойно. – Что ты с ней сделала, Кассандра? С девочкой, которую ты не хотела?
– Я хотела ее, Чейз.
С того самого момента, когда почувствовала в себе новую жизнь.
– Я хотела ее. Очень хотела.
– Значит, считала, что я не хочу, что я готов отвергнуть свое дитя.
Ты хоть чуть-чуть думала обо мне?
Ее затуманившиеся синие глаза обратились к нему. Они снова были лучистыми и ослепительно яркими.
– Нет, Чейз. Нет. Я никогда не считала тебя таким. Дело в том, что… – Воспоминание внезапно пронзило ее почти непереносимой болью, так что у нее захватило дух.
Он любит тебя. Он будет любить нас.
Откуда-то из глубины ее существа пришел этот голос, сильный и убедительный.
– Тогда в чем дело, Кассандра?
– В том, что я уже возвращалась к тебе, – тихо призналась она. – Мы возвращались.
Но не вернулись.
Эта мучительная мысль не отпускала, не оставляла его.
– А потом?
– Мы возвращались, Чейз, мы возвращались к тебе. Мы возвращались!
Но в ночь, когда она приняла решение вернуться, ей приснился кошмар: ей казалось, что она падает, падает; и когда она проснулась, задыхаясь, то почувствовала влагу, а потом из нее извергся целый поток крови.
– Она умерла, Чейз. Наша девочка умерла.
В сердце Чейза будто снова задвигался нож – боль пронизала его насквозь. С того самого момента в помещении суда, когда он узнал о ребенке, Чейз верил, что его дочь жива: семилетняя девочка живет в Сиэтле, в семье, которую выбрала для нее Кассандра; она счастлива, она веселится и играет…
В последние несколько минут Чейз начал даже понимать, почему его исстрадавшаяся Малиновка поступила именно так: она хотела найти для своей дочки родителей, любовь которых никогда бы не иссякла…
Но их дочери не было в живых… Она не была счастлива, не смеялась, не радовалась солнцу…